Туйра #аланскиехроники

в публикации использованы изображения картин Аркадия Кумаритова

Много лет назад в середине февраля во Владикавказе было жутко холодно. Снега навалило столько, что снегоуборочные машины даже не пытались его убирать, и только дворники лениво очищали дорожки у подъездов. Бродячие коты и собаки страдали от стужи и прятались в сырых подвалах, а по ночам даже было слышно, как тоскливо завывала вьюга.

В это самое не подходящее для туризма время ко мне приехал в гости Димос – мой друг и брат по жизни.

Он приехал, потому что соскучился.

Волей обстоятельств в этот день в одном славном осетинском селении Лескен две достойные фамилии решили связать своих младших узами брака и затеяли пышную свадьбу.

Конечно же, никто и не думал их за это осуждать, ведь такую холодную погоду предугадать невозможно. Многие даже были рады бодрящему морозу, потому что с обеих сторон для гостей была выделена лучшая в мире лескенская арака, которую непрерывно подогревали и подавали с горьким перцем.

Я решил непременно приобщить друга к осетинским традициям, что называется, прямо из первоисточника.

Минут сорок мы провели в процессе приветствия знакомых и родственников, поэтому изрядно замерзли. Когда Димос стал жаловаться, что уже не чувствует ног, я подвел его к ребятам возле «маленького котла».

Здесь нужно пояснить, что на всех торжествах или поминках в Осетии все соседи помогают готовить и накрывать столы. В Лескене мужчины, которые варят мясо для мероприятия, имеют привилегию приготовить для себя в небольшом котле вкуснейшее во всей Вселенной блюдо – туйру. По древней традиции, они щедро делятся этим деликатесом с любым подошедшим к ним человеком.

Конечно же, туйра без хорошей араки – это кощунство, поэтому, прежде чем дать отведать волшебной еды, владельцы «маленького котла» предлагают выпить не менее волшебный осетинский напиток. Обязательно подогретый.

Когда мой друг выпил стакан почти горячей араки и закусил это дело дымящимся мясом из тарелки с туйрой, после чего, еще раз закусил, щедро макнув в туйру осетинский пирог без начинки (сойнифунх), то не удержался и пустил слезу от удовольствия.

– Это невозможно! Так не бывает, Алан! Ааааа! Ом-ном-ном-ном! Алан, так вкусно быть не может!

Выпив с ребятами пять или семь, уже и не помню, бокальчиков, мы отправились к праздничным столам и основательно продолжили пиршество. Вернулись домой далеко за полночь.

Через нескольких месяцев я поехал по делам в Москву.

В аэропорту меня встретил Димос и сразу повез в очень пафосное заведение общепита со странным названием. Через каких-то полчаса наш стол был заставлен изысканными яствами и благороднейшим алкоголем.

Я сказал три традиционных осетинских тоста, за которыми мы выпили бутылку вкусного вина, разлитого во Франции, когда мне было лет пять. Потом нам принесли камчатского краба, лобстера и даже нескольких склизких морских ежей.

Мы закусили ими под еще одну бутылку вина, но уже моего возраста.

Когда официант принес паштет из кролика с черным трюфелем, мы уже были изрядно подшофе. Неожиданно Димос поставил недопитый бокал с вином на стол, глубоко вздохнул, пьяно подозвал официантов и умоляюще попросил:

– А вы можете приготовить осетинскую эту, в котле варят, как ее, Алан?

– Туйра! – ответил я.

– Да! Туйру можете приготовить, и эту, лепешку осетинскую без начинки?! Как ее, Алан?

– Сойнифунх!

– С-сойню... сойенниффунхам, а?!

Официанты побежали уточнять у поваров, но довольно быстро вернулись и с сожалением сообщили, что такие блюда приготовить не представляется возможным.

– Э-эх, Алан, я бы сейчас все отдал за возможность выпить горячей араки и закусить ее туйрой с сойнифунхом, – раздосадовался мой друг, почесал клешней краба подбородок, чокнулся со мной и залпом осушил бокал с вином.

Димос и теперь часто приезжает в Осетию.

Когда я его спрашиваю, чего бы ему хотелось, то он, непременно, отвечает:

– Туйерра с сойеннифунхом и горячую араку!

И я с удовольствием каждый раз готовлю и туйру, и араку, потому что, – ну, а как иначе?

Мексиканские хроники

Утром в декабре зазвонил телефон.

Звонил Димос. Он был краток:

– Братан, полетели в Мексику. Откиснем.

Я согласился.

Уже через три дня мы летели в далекую Мексику и даже долетели до города Мехико. Измученные многочасовым перелетом и отсутствием на борту спиртного – оно было уничтожено в первые три часа полета – мы направились прямиком в лобби-бар гостиницы, чтобы пополнить свои «сухие баки» сказочным местным напитком из кактуса.

Хмурый бармен на мою просьбу «Плиз, ту текила фо ми энд май френд!» – сдвинул брови и спросил:

– Аньеха ор репосадо?

Мы переглянулись и наугад выбрали «репосадо».

Мексиканец сказал «Ок!»...

– Ну, и рожа у этого типА! – подумал я вслух.

– Да, блин... Мерзкий тип! – поддержал Дима.

На слове «мерзкий», мерзкий тип оживился и с интересом спросил:

– Ар ю нот гринго?

– Он ко всему еще и тупой. Не видит что ли, что мы из России?! – обиделся Димос.

От распиравшего меня возмущения я даже забыл о текиле, которая уже ждала в рюмочках с кусочками лайма на бортиках и солью на тарелочке.

– Мы, мучачо, руссо туристо! Нот гринго. Гринго – фак!

На наших глазах бармен удивительнейшим образом начал преображаться: заулыбался, как будто стал даже выше ростом, и его лицо просто засияло от удовольствия.

– Йес! Фак гринго! – сказал он, решительно забрал текилу и ... ушел.

– Ну, вот, нафига кричать «фак гринго»? Что они тебе плохого сделали? Теперь хрен нам, а не текила! – осудил мое поведение Димос, обильно используя идиоматические обороты и тычки локтем в бок.

Я остро чувствовал вину.

Чертовски хотелось выпить.

Когда под недовольное бухтение Димы мы начали отходить от барной стойки, за спиной раздалось:

– Эй, руссо! Текила!

Не знаю, что плохого бармену сделали эти «гринго», но не любил он их, судя по всему, люто.

Бутылка, которую он принес, была пыльной.

Бармен ее вытер и бережно разлил на троих.

Выпили.

Когда мы потянулись, чтобы «лизнуть и соснуть» лайм и соль, он скорчил презрительную мину со словами:

– Лос мексиканос но сон тан борраччо! Грингос тан борраччо! – и подал нам запивон под названием «сангрита», типа, мексиканцы так не пьют, так пьют гринго.

Сангрита оказалась томатным соком с добавлением перца табаско, апельсина, лайма и соли. Выяснилось, что запивать сангритой текилу очень вкусно! Мы выпили вторую, после которой любезно выразили свое восхищение вкусом напитка. Третью пили уже за нас и за дружбу между Мексикой и Россией, ну и заодно познакомились. Его звали Пабло.

После третьей он извинился, дал понять, что больше с нами пить не может: работа, мол, и начальство не одобряет. Мы выразили понимание и попросили счет.

Пабло отблагодарил нас широкой улыбкой и длинной речью, из которой мы поняли, что эта выпивка наливалась от него лично в знак глубокого уважения к гостям.

Было приятно.

Димос, в знак ответного уважения к гостеприимному хозяину, подарил ему дорогущую сигару «Коиба», а я, ничего не найдя в карманах, подарил свои солнечные очки.

Всю неделю, пока мы жили в этой гостинице, бармен баловал нас изысканными коктейлями и хорошими сортами текилы.

В последний вечер нашего пребывания в Мехико мы были приглашены в модный ресторан с качественной текилой и музыкантами марьячи – это такие местные барды, которые поют что-то вроде – «ай-я-я-яй...».

Заведение было оформлено довольно странно: потолок обклеен разноцветными плетеными корзинами, а стены разрисованы жуткими скелетами, от вида которых сразу же хотелось выпить.

Когда в наших организмах уже болталось приличное количество дорогущей выдержанной (аньеха – это выдержанная более 24 месяцев, а репосадо – менее 24 месяцев) текилы, на небольшую сцену вышли нелепо одетые музыканты.

Пели ребята хорошо. Наши захмелевшие души выворачивало наизнанку. Мы ностальгировали по Родине. Предательские капельки слез то и дело появлялись в уголках глаз. Мы громко выпили за Россию, за Осетию и за Москву!

После первой композиции солист торжественно объявил:

– …Алан ... Дима...!

От удивления мы застыли с открытыми ртами. Дело в том, что нас тут не могли знать. Никак!

– Братан, да это же Пабло, наш бармен! – обрадовался Димос.

Даже изрядно натекиленный, я все же узнал Пабло, хотя это было непросто.

На его голове была огромная черная шляпа, а в дурацком красном костюме с разноцветными цветами он был похож на пикадора, или как там его…

Пели марьячи долго. Нам безумно нравилось. После концертной программы я в знак благодарности попросил переводчика пригласить весь ансамбль за наш стол, чтобы мы могли выпить с музыкантами за искусство.

Уговаривать, к слову, не пришлось.

Когда уже НАШ ансамбль в полном составе допивал пятую или шестую бутылку, случилось чудо – мы стали понимать друг друга без переводчика, который к тому времени давно уже прилег в тарелку с аргентинским стейком.

Мы пили за родителей. Затем за наших младших. За соседей. Короче говоря, пили, как положено.

Старший группы был так растроган моими тостами, что, смахнув скупую мужскую слезу с небритой щеки, по-братски меня приобнял и сказал, что сейчас будет петь акапельно и только для нас.

Шатаясь, он вышел к микрофону и душевно объявил:

– Алан…, Дима..., руссо! Лос мексиканос!

Мы поняли, что нас приняли в настоящие мексиканцы.

Во время исполнения «гимна дружбы народов» я украдкой вытирал слезы пончо, которое, откуда не возьмись, появилась и на мне, и на Димосе.

На голове Димоса красовалась еще и двухметровая шляпа, но и она не смогла скрыть его слез – да, он тоже плакал.

Исполнитель утонул в наших овациях, а чуть позже благополучно вырубился и был перенесен любезными официантами в гримуборную. Под занавес ужина к «удивительным русским» вышел даже директор ресторана с бутылкой «Дона Хулио», которую мы также успешно употребили. Как мы оказались следующим утром на полуострове Канкун – я не могу вспомнить поныне. Но это уже другая история...

Приключения в Кениге

Несколько лет тому назад коллеги пригласили меня в Калининград. Я должен был прочитать лекцию на никому не интересную (на мой взгляд) тему, и затем три дня наслаждаться достопримечательностями самого европейского города нашей страны, конечно же, в окружении друзей и подруг.

Как я и думал, мои «гениальные» мысли, которые сплошным и унылым потоком лились с трибуны, ни на кого не произвели ровным счетом никакого впечатления. Получив порцию ленивых аплодисментов, я вышел из зала и немедленно направился в ближайшую кафешку, где меня уже заждались друзья.

После положенных встречных бокалов и ознакомления с планом дальнейших мероприятий, я заметно повеселел. Все слышали об Иммануиле Канте, но не все знают, что похоронен он в Калининграде (Кениге) рядом с кафедральным собором – местом коронования прусских королей. Первой точкой в нашем плане были этот самый собор и все прилегающее к нему пространство.

Надо сказать, что этнические немцы до одури любят приезжать на огромных автобусах в бывшую кузницу королей и слушать – да, там есть замечательный орган – фуги Баха, томно закатив глаза и ностальгируя о прошлом.

Вдоволь нафотографировавшись на фоне великого философа, мы направились внутрь огромного собора, чтобы, так сказать, приобщиться к культуре и истории Германии.

Нас было трое: собственно, я, Славик и Димос. Хотя мы и были вдребезги пьяны, но при иностранцах старались вести себя прилично, чтобы не позорить державу.

В тот момент, когда нам уже пора было решить, куда мы идем – слушать орган или все-таки в музей, к собору подъехал автобус, до упора набитый немцами, которые с восторженными криками «Коллосаль! Кенигсберг! Дойчланд!» рванули внутрь, едва не уронив Димоса.

Когда собор, наконец, поглотил все это гогочущее стадо, мой славянский друг уже подбирал слова для проклятий. Будь он трезв, он сразу нашел бы нужные обсценные сочетания, но сейчас слегка тормозил.

– Ах, вы морды германские! Дедушку моего не смогли убить, решили меня завалить на анн... аннекс..., на нашей земле?! – кричал Димос и почему-то грозил кулаком в сторону близлежащего пруда.

– Алан, ну, ты видел? Ты видел, как они меня хотели затоптать? Твари! Мы сейчас устроим им Варф... варфилом...оломеевскую ночь!

Я не поддерживал его стремление к исторической справедливости, но прихватил шатавшегося рядом Славика и пошел за ним.

Дивные звуки вывели нас к органному залу, где одухотворенный музыкант, закрыв глаза, исполнял Токкату и фугу ре минор из бессмертного наследия Иоганна Себастьяна Баха.

Появились мы весьма неожиданно, резко контрастируя с остальной публикой, чем заставили органиста нервно вздрогнуть и сфальшивить, отчего фуга Баха слегка подвисла.

Тем временем Дмитрий ненавидящим взглядом обводил мирно наслаждавшихся музыкой туристов.

Орган замолк.

Гости стали роптать на чистейшем иностранном языке. Органист встал и начал взывать к нашей совести, зачем-то вспоминал всех святых и не понимал «Как так можно?!», периодически вскидывая руки к небу.

Димос молча закрыл ему рот ладонью.

– А теперь, фрицы, вы будете слушать мою музыку! – сказал он и, не глядя на инструмент, просто и решительно надавил ладонью на органные клавиши.

Передние два ряда слегка оглушило звуковой волной. Последние ряды стали кричать:

– О, майн Готт! Даст ист ванзинн! – и еще какие-то прусские ругательства.

Димос торжествовал и приговаривал:

– Так вам, так вам, гады!

В конце зала замаячили суетливые охранники.

Прорвавшись к органу и грубо оттеснив музыканта, я одним пальцем быстро и отвратительно сыграл «Собачий вальс».

Немцы зааплодировали и закричали:

– Брава!

Органист терял сознание, говорил, что это чудовищно и хватался за сердце.

Получив гораздо более плотные, чем за свою лекцию, аплодисменты, я погрозил всей компании кулаком и ретировался, обогнав охранников, друзей и новую подъехавшую партию немцев. Добравшись до ближайшей кафешки, мы выпили «За Великую победу!», ну и за нашу победу тоже.

Когда мы вернулись в гостиницу, чтобы привести себя в порядок и свериться с планом дальнейшего отдыха, было принято решение в номера не заходить, потому что вероятность, что мы там заснем, была очень высокой. Да и, как говорится, «горючее в наших баках уже заканчивалось» и необходимо было срочно пополнить его запасы в организмах.

Объект посещения, отмеченный на плане, назывался «ТРЦ «Европа».

Подходящее место. На входе нас недружелюбно встретили спортивного вида охранники. Первым бесцеремонно обыскали меня и, удовлетворившись отсутствием оружия и наркотиков, слегка, как мне показалось, подтолкнули в направлении эскалатора.

Эскалация у эскалатора должна была случиться немедленно: меня, потомка древних алан, толкал какой-то негодяй! Но, не желая с порога портить всем вечер, я проглотил смертельную обиду, намереваясь расквитаться на выходе, и добрая лестница услужливо унесла меня вглубь «Европы».

Следом был аналогично унижен Димос, который так же держался из последних моральных сил, чтобы тут же не ввязаться в драку.

Эскалатор привез и его.

Вячеслав крикнул вдогонку, чтобы мы заняли дорожку в боулинге и заказывали горячительное и закуски. Нам принесли бутылку виски, бутерброды и колу. Выбрали шары по размерам, соответственно: мне – 14, Димосу – 12, Славке – зеленый.

Сотрудник боулинга, забивая в компьютер наши имена, никак не мог правильно написать Вячеслав английскими буквами, а мы глумились над ним и запрещали менять имя на Slava.

Наконец, дорожка была готова к турниру. Мы с Димосом уже и выпили, и закусили, а Славика все не было и не было!

– Братан, что-то не то, – озабоченно сказал я, – надо бы глянуть, куда он делся.

Димос положил шар и пошел смотреть, а через несколько секунд со стороны эскалатора раздался боевой клич:

– Алан, наших бьют!

Пока я преодолевал расстояние до места битвы, Славка уже забросил в гардероб одного из охранников, второй истерически пытался вызвать по рации подмогу, но подоспевший Дима забросил и его в гардероб к коллеге вместе с шипящей рацией.

Мое появление вызвало окончательную панику в рядах охранников и гардеробщиков.

Кто-то тоненьким, срывающимся голосом закричал:

– Убивают!

Картина повторялась как в фильме «День сурка»: в нашу сторону бежало не меньше дюжины охранников, вооруженных то ли дубинками, то ли шокерами. Подставляться под чьи-либо удары в наши планы никак не входило.

Мне пришлось быстро выковырять из рук друзей блюстителей порядка развлекательного заведения и со словами «Валим, братва!» начать второе за этот день отступление.

Мы снова зашли в небольшое кафе. Пили виски и зализывали раны.

Славка рассказал, что охранники докопались до его куртки и требовали сдать ее в гардероб. На что он сказал, что без куртки ему холодно и сделал шаг в направлении нас, а они грубо остановили его и со словами «Куданах?!» больно ткнули в солнечное сплетение. Мы не стали осуждать друга за организацию дебоша и почему-то выпили за кибернетику.

Настроение было так себе. Нам очень хотелось праздника, а пока получались одни напряги. Восполняя энергетический запас, мы просидели в кафе часа два и даже немного воспряли духом, потому что стали искать следующий объект для культурного посещения.

Выбор места перерос в довольно громкий спор.

Димос требовал вернуться к немцам, а Славка к «этим полуевропейским…» лицам нетрадиционной ориентации в общем, но я на корню пресек экстремизм на национальной и гомофобной почве и внес свое,

как мне казалось, всех устраивающее предложение – посетить стриптиз-бар.

На нетрезвых лицах друзей просияла сладострастная улыбка.

– Не, ну, так-то что не сходить? Говорят, они профессионально танцуют. Приобщимся к искусству! – сказал Димос.

Я предложил за это выпить. Славка немного не допил и широким жестом выплеснул остаток в бокале через правое плечо. Мимо проходил приличного вида мужчина и неожиданно пересекся с летящими остатками водки. Хотя мужчина и выглядел интеллигентным, но, видимо, промолчать было выше его сил.

– Ну, что это за фигня! – грустно сказал он и с укором посмотрел в нашу сторону.

Сидевший спиной к происходящему автор очередного инцидента мирно пытался резать обратной стороной ножа очень верткий помидор.

– Какая же это фигня? Это просто нож тупой! – добродушно сообщил он.

Я принес искренние извинения пострадавшему и предложил с нами выпить.

Мужчина махнул рукой и был совсем не против, но Славка решил, что его деяние не стоило такого унижения с моей стороны, и было бы гораздо удобнее добавить ему «вот этим кулаком по морде»... Такую конфронтацию не смог бы уладить даже Лавров со всем своим аппаратом министерства иностранных дел. Дипломатия с этой секунды была мертва.

Из соседнего зала, откуда мирно шел в туалет забрызганный мужчина, стали подтягиваться его друзья – человек пять. Акустика небольшого помещения позволила в деталях расслышать заявления Славика и двум охранникам, которые, судя по их виду, явно собирались занять сторону пострадавшего. Обстановка накалилась до предела. Наэлектризованные ситуацией волосы на груди слегка потрескивали и неприятно пощипывали кожу. Нас окружали и, как говорил Паниковский, собирались бить, возможно, ногами. Достаточно было официантке уронить вилку, и цепная реакция была бы запущена.

Вячеслав, ломая бутылку початой водки о край стола, медленно встал и флегматично сообщил всем присутствующим:

– Жаль, мало погулял на воле. Теперь уже лет на пятнадцать, наверное, за убийство на нары. Да и … с ним!

Его лицо излучало спокойствие и уверенность. Это было лицо человека, готового убивать и умереть!

Потрясенный такой метаморфозой старого друга, к слову, никогда не имевшего ничего общего с пенитенциарной системой, я гордо оглядел честной народ.

А народ стал потихоньку отползать.

К тому времени подошел уже и хозяин заведения, который трусливо выглядывал из-за спин сбившихся в кучку официанток. Видимо, взвесив последствия возможной битвы и смекнув, что будет дороже, он радостно сообщил:

– Друзья! Друзья! Послушайте, зачем нам неприятности? Никому же неприятности не нужны. Ведь правда? Давайте выпьем за счет заведения мировую, а?! И столы за мой счет. Ребята, ну, давайте, давайте мириться!

Побледневший от ужаса мирный полуевропейский гражданин с радостью согласился пожать руку Славке. Славка, конечно, еще немного покочевряжился, но выбросил сломанную бутылку и, все-таки, принял извинения.

Потом... А потом мы сильно подружились и в стриптиз-бар так и не пошли, потому что до утра пили с мужиками – замечательные ребята, я вам скажу.

Хорошо, что наш «рецидивист» не «пописАл» их!

Утро было омерзительным. Как мы попали в гостиницу, никто не помнил.

Лица, да что там, рожи, у нас у всех были «хороши». Звучали проклятия в адрес Менделеева и традиционные зароки: «Чтобы я еще хоть раз в жизни выпил!».

Правда, после первого бокала коньяка отношение к Менделееву существенно смягчилось, а клятвы были списаны на нашу минутную слабость.

Впереди маячили еще два дня «отдыха» ...

Prospect-sk № 52/2022 - №53/2023